— Нормальные названия, в Селезнях например уток испокон веков могли выращивать, а в Пушкарях артиллерию делать… ну или артиллеристов воспитывать. А вот мы уже и в город въезжаем, — мы катили по улице Киквидзе.

— А кто такой этот Киквидзе? — спросила Аня, в третий раз прочитав название, — минут десять едем, а улица его имени всё не кончается никак.

— Красный командир, воевал тут в Гражданскую, потом его убили тут же где-то неподалёку.

— Ой, ещё одно интересное название, — сказала Аня, показывая на промелькнувшую табличку остановки, — Б.Бак. Это Большой Бак или Белый Бак? И почему Бак?

— Бывший наверно Бак, — сделал попытку пошутить я, — вон бачок для мусора стоит, наверно он когда-то белым был… да, а мы практически приехали, может сразу машину дяде Мише загоним? — вслух начал рассуждать я, — а, нет, вдруг он опять керосинит, а общаться с его супругой у меня желания никакого нет. Поехали к деду с бабкой.

— Ты бы хоть рассказал про своего дядю Мишу, а то я только обрывки сведений про него и слышала.

— Ну слушай подробности, — и следующие пять минут я посвящал её во все детали биографии и горемычного нынешнего бытия дяди Миши.

— О, а это старые знакомые идут, — это я увидел пацанов на обочине, которые в моё прошлое посещение пытались до меня докопаться, притормозил и опустил стекло, — здорово пацаны, вы с какого района?

Парни недоумевающе переглянулись, потом один из них видимо припомнил меня.

— С Советского конечно, а ты опять к нам в гости?

— Ага, должок один остался с прошлого раза, вот отдам и отчалю. Подвезти может?

Старший из парней скользнул взглядом по сверкающему на солнце боку машины и ответил:

— Нам недалеко, сами дойдём.

— Ну удачи вам, пацаны, город у вас хороший, — повторил я свои тогдашние слова и мы съехали с Дорожной улицы на ухабы и рытвины Садовой, они тут с незапамятных времён, эти ухабы, до асфальта тут еще лет десять ждать надо.

Первый Садовый переулок был всё таким же, огромная лужайка (во, как сейчас земля не ценится, тут же не меньше десятка домов на этой лужайке поместилось бы, а так только одинокая качалка стоит и собаки бегают), покосившийся серый заборчик с заедающей дверью, кусты малины и крыжовника, яблони с яблоками, несмотря на октябрь, это ж антоновки, садовая беседка, выкрашенная в ядовитый фиолетовый цвет. О, а это ж сам дядя Миша сидит на пороге беседке и курит вонючую папиросину.

— Здоровеньки булы, дядьмиш, — гаркнул я ему с дорожки, — как жизнь, что нового?

— Сергунька приехал, — невозмутимо ответил он, — а мы тебя вот только недавно поминали, значит жить долго будешь.

— Долго это хорошо, вот ещё бы и счастливо, — добавил я, — а это моя жена Аня, знакомься.

Они поздоровались, и я тогда продолжил.

— Должок приехал вернуть, дядьмиш, я ж у тебя копейку на год брал с возвратом — извини, точно в год не уложился, но лучше поздно, чем никогда. Принимай агрегат с процентами за пользование, — сказал я и пригласил его выйти за ворота.

— Дааа, — протянул он, разглядев машину со всех сторон, — проценты хорошие набежали. Она ж новая совсем, не жалко отдавать?

— Так ведь в хорошие же руки, дядьмиш, вот паспорт и регистрация, остальное, надеюсь сам оформишь? Ты как кстати, в органах-то не восстановился? Если что, могу поспособствовать, связи кое-какие имеются…

Глава 12

Дяде Мише Волга необычайно понравилась, он её всю облазил за следующие полчаса, кстати и соседи подтянулись, привлечённые машиной советского бизнес-класса, так-то здесь только самосвалы проезжали с велосипедами. А от помощи по службе дядьмиша наотрез отказался, сам разберусь, сказал… ну сам, значит сам. А дальше мы пошли обрадовать деда с бабкой — я вообще-то позвонил вчера сюда, так что мой приезд не таким уж сюрпризом стал, как год назад, но обрадовались всё равно очень сильно. Дед немедленно организовал бутылку белой и бутылку красной (здесь все крепкие напитки называли «белая», а некрепкие, ниже 30 градусов — «красная»), бабка накрыла чего было в холодильнике, на стол, я вытащил свои гостинцы, их тоже пристроили к столу, ну а дальше понятно что началось… вопросов множество было, кое-что про мои подвиги они краем уха слышали, но недостающие детали я пояснял по мере опустевания бутылки белой. Про Аню естественно тоже интересовались, кто, да откуда, да какие родители, да где нашёл.

— Где-где, — ответил я, — места нужные знаю, где искать, там и нашёл.

Спрашивали конечно и о планируемом прибавлении в семействе — Аня в ответ покраснела и сказала, что пока не планируется, на горизонте года, а там видно будет. Где-то в середине торжественного ужина (а время уже позднее было, мы почти целый день от Горького сюда ехали) я задал вопрос о соседях — как там, мол, Генка с Елькой поживают. Оказалось, что никак, то-то не слышал я генкиной гитары ни разу, продали они свой дом этим летом, на вырученные деньги купили какую-то халупу в соседней деревне, а остаток дружно пропивают.

— А вместо них кто же там? — спросил я.

Оказалось, что купил этот дом местный жлобяра и бычара по имени Боря и с погонялом Кореш. Первым делом он перенёс забор на метр в сторону дедовского участка, такие вот дела…

— А права у него на этот перенос есть? — поинтересовался я.

— Кулаки большие и глотка лужёная, вот и все его права, — отвечал мне дед.

— Совсем нехорошо, — огорчился я, — надо бы его поправить… только уж не сегодня, завтра с утра и займёмся.

А в итоге наших посиделок дядя Миша собрался перегнать свою уже Волгу к месту обитания, недалеко, но таки по дорогам общественного пользования. Еле отговорил его от этой затеи, кто его знает, какие тут в Тамбове гаишники… загнал Волгу на участок — там часть забора отодвигалась и можно было заехать, так я забор отодвинул и заехал.

Наутро дядя Миша укатил на Волге домой, пока ещё все спали, хвастаться наверно, а я проснулся (нас с Аней разместили в пристрое с плоской крышей, когда дождь шёл, особенно хорошо засыпалось под барабанную дробь по жестяным листам), проделал с десяток упражнений под развесистой антоновкой, тут-то и вылез на свет божий бычара Кореш.

— Слы, ты хто такой? — сказал он мне ленивым голосом из-за забора, он там сидел на скамеечке и курил папиросу, обзор с этой скамейки открывался на весь дедов участок.

— Я-то Сергуня, а ты кто? — перевёл я на него стрелки.

— Я Кореш! — гордо ответил он, — слышал наверно? Ща крышу на всю вашу Козинку ставлю, вы все мне платить будете.

— Слы, ты, Кореш херов, — сразу перешёл я на понятный ему язык, — а ставилка у тя не отвалится? Крышевальщик бля нашёлся…

Кореш от этих слов чуть своей папироской не подавился.

— Ты хто ваще, сявка, шоб на меня гавкать? Иди сюда быстро, я тя ща под шконку загонять буду!

Даже дым от него пошёл на этих словах, так распалился парень.

— Уже пришёл, гандон ты штопаный, — сказал я, одним прыжком одолев забор, — ну давай, загоняй меня под шконку, чепушило гнойное.

Краем глаза заметил, что Анечка тоже проснулась и стоит в дверях с немым вопросом в глазах, не надо ли помочь чем? Я махнул рукой — пока не надо, может попозже. А Кореш уже рвал на себе рубаху до пупа, получилось это, надо признать, у него эффектно, на обнажившемся торсе обозначились многочисленные тюремные наколки. А биография-то у парня действительно богатая, подумал я, отпрыгивая от его первого удара, ну да будем надеяться, что в развитом СССР воровские бригады пока не успели сформироваться.

А Кореш тем временем продолжил своё наступление — драться он по сути не умел, но руки у него были длинные, сил дохрена, и желания урыть оппонента хоть отбавляй, так что он даже один раз сумел попасть мне в ухо, вскользь конечно. А я мог его уделать в любой момент, но решил немного оттянуть этот момент, пусть побегает, а зрители понаблюдают (другим краем глаза я успел заметить, что зрители со стороны луга подтянулись, в количестве двух штук). Я сделал вид, что нахожусь в смятении и растерянности и отступил к самому краю его сада, там где росли густые кусты крапивы, и тут-то он решил, что враг бежит и вложил в очередной свой удар всю силу, которая там у него имелась. Хрен бы там он попал, его волосатый кулак просвистел в паре сантиметров от моей щеки, а я легонько толкнул его по направлению удара, так что он в крапиву въехал всей тушей. И немедленно заорал дурным голосом, но взял себя в руки, вылез обратно и приготовился к продолжению битвы.